И тут сквозь музыку мы расслышали донесшийся из прихожей негромкий хлопок.
Мы замерли, глядя друг другу в глаза, словно застигнутые на горячем любовники. Затем я опасливо двинулся на звук. Яська на цыпочках пристроилась за моим плечом.
Я осторожно потянул дверь на себя.
Первой мыслью было: "Нет. Этого просто не может быть. Мне привиделось", причем я был в этом абсолютно твердо уверен. Ну, не может, никак не может мама оказаться здесь и именно сейчас. Не может стоять в двух шагах, у двери в мою комнату, растерянно переводя взгляд то на меня, то на открывшуюся ей в глубине картину.
Я молча заглянул в свою берлогу, и мне тотчас захотелось зажмуриться, но зрелище уже успело впечататься в память со всей своей безжалостностью: белый передник был торопливо брошен поперек стола, а поверх него разметалось темно-коричневое платье, один его рукав белой кружевной манжетой тянулся к полу; вывернутая блузка краем зацепилась за спинку стула.
От красноречивости увиденного я впал в ступор.
- А меня, вот, с работы пораньше отпустили... - как-то виновато сообщила мама.
- ... эмпасиблэ манэжэ, - прочувствованно закончил песню Адамо, и на нас упала звенящая тишина.
- Мама, - решительно, прежде чем успел что-либо подумать, выпалил я, - это не то, о чем ты подумала...
И тут я явственно ощутил, что густой туман абсурда, окутывавший меня последнюю неделю, достиг, наконец, своей максимально возможной концентрации.
"Лучше бы это действительно ребята Андропова пришли", - промелькнуло в голове тоскливо.
Мама посмотрела на меня с удивлением:
- Вообще-то, - осторожно, чуть наклонив голову к плечу, сказала она, - я пока успела подумать только о том, что девочка одежду разбросала неаккуратно, и ткань может помяться.
Из-за моего плеча раздался придушенное сипение. Я крутанул головой и, наконец, увидел, как на самом деле выглядит лицо цвета мака.
Обессиленно прислонился к косяку и с беспомощностью понял, что с мыслью о пике сумрачного абсурда поторопился - тут нет переломной точки, это - экспонента, и меня несет по ней все выше и выше.
- А мы тут... - неловко развел руками и запнулся.
"... плюшками балуемся", - игриво хохотнул, заканчивая фразу, внутренний голос, и я болезненно поморщился.
Мама, прищурившись, молча разглядывала то меня, то Ясю, и лицо ее едва заметно подрагивало.
Я пригляделся к блеску глаз.
"Да она же веселится!" - осенило меня.
Я с укоризной покачал головой, а потом с облегчением провел подрагивающей ладонью по взопревшему лбу.
Поняв, что разоблачена, мама всплеснула руками и преувеличенно-восторженно закатила глаза к потолку:
- Боже! Дети, видели бы вы себя со стороны! Ясенька, девочка, - она проскользнула мимо меня, приобняла девушку и быстро затараторила, - лапочка, извини, пожалуйста, ну, извини, не сдержалась. Это было бесподобно! Все прямо как в итальянской комедии, один в один, а слова сами прыгали мне на язык...
Яся порывисто выдохнула и обмякла.
- Ох! - она посмотрела на меня поверх маминого плеча. Взгляд ее был расфокусирован, а голос плыл. - А я уже успела ощутить себя падающей в пучину порока...
Спина у мамы мелко затряслась.
- Вы меня в могилу вгоните, - звенящий голос резко контрастировал со смыслом.
- Ну, что, - я мрачно посмотрел на Ясю, - хотела немного поволноваться? Желание исполнено.
Она отстранилась от мамы и поплотнее запахнула халат.
- Я пойду, переоденусь? - спросила неуверенно.
- Да ходи так! - жизнерадостно воскликнула мама, - что уж теперь-то...
- "Зачет" нам за клоунаду, - прояснил я ее позицию Ясе.
- Ну, хватит, - повернулась ко мне мама, - ты обедом девочку накормил?
- Смотри, смотри, - я громко шепнул Ясе, - сейчас еще и виноватым останусь.
- Не кормил? - мама неверяще уставилась на меня.
Я промолчал, глядя в потолок.
- Чай пили, - робко попыталась выгородить меня Яся, - с ленинградским пряником.
Мама грозно сдвинула брови.
- Так, - приобняла девушку за талию и поволокла на кухню, - пошли, поболтаем, а то так есть хочется...
- А, правда, Дюша вам блузку сшил? - раздалось удаляющееся.
Я почесал затылок, потом махнул рукой. Фиг их разберет, что у них в головах.
Вернулся к стопке дисков и вытащил наугад. Опустил звукосниматель и улыбнулся, узнавая. Выпало удачно, и я тихонько запел, вторя:
- Антон, Андрэ, Симон, Марья, Тереза, Франсуаз, Изабель и я...
Воскресенье, 04.12.1977, день
Ленинград, Лермонтовский пр.
Нет, не лезет...
Я озадаченно покрутил в руках пузатый пластиковый мешок. Не лезет во внутренний карман куртки, ни в один, ни в другой.
Значит, мы пойдем другой дорогой. Я уложил два раздувшихся пакета на дно спортивной сумки и прикрыл это безобразие газетой, а сверху положил магнитофон. Ну, не будет же Ясина мама проводить обыск на входе, в самом деле! И не звенит ничего, удобно...
Я даже не стал придумывать отмазку, что у меня там делают две заполненные системы для переливания крови, и почему эта мутная жидкость такого странного желтовато-белесоватого цвета. В крайнем случае, скажу правду - сливочное лимончелло для девочек, не покусают же меня за это!
Поэтому, вжимая кнопку пять положенных раз, я был спокоен.
Прошла примерно минута, прежде чем дверь широко распахнулась, выпуская наружу застоявшиеся запахи коммуналки. Я перешагнул порог и протянул три белые розы:
- Моей лучшей подружке с днем рождения!
Яся мило зарделась, принимая букет.
Достал из сумки чуть потертый, нарытый на букинистической толкучке в Дачном томик Сабатини песочного цвета: